- Можете ли Вы познакомить читателей еще раз с тем, что означает «управляемая
демократия»?
Ответ: Мой ответ на этот вопрос будет пространным, что позволит мне отвечать на все
последующие вопросы достаточно кратко.
Напомню, что в моей статье, опубликованной в «Независимой газете» 13 января 2000 года,
то есть буквально через две недели до того, как президент России Борис Ельцин ушёл в отставку,
назначив и.о. президента Владимира Путина, управляемая демократия определялась так: «это
демократия (выборы, альтернативность, свобода слова и печати, сменяемость лидеров режима),
но корректируемая правящим классом (точнее, обладающей властью частью этого класса)».
При этом я уточнял, что правящий класс корректирует «демократический выбор народа»,
естественно, в свою пользу, в интересах не собственно демократии, а, во-первых, ради
сохранения и укрепления своей власти; во-вторых, ради сохранения полученных богатств (что в
тот период было крайне актуально для этого класса, ибо, строго говоря, практически все эти
богатства были получены незаконным путём); в-третьих, для повышения управляемости
обществом.
При этом, конечно, правящий класс решал и проблемы страны. При Ельцине –
отвратительно. При Путине, судя по его действиям осенью 1999 года, — гораздо удачнее и
последовательнее, на что я и надеялся. И что основном позже и подтвердилось.
Я также утверждал, что управляемая демократия возникла в России не с приходом к
власти Владимира Путина, а ещё при Ельцине, систему власти которого назвать собственно
демократической назвать было нельзя. А кроме того, ельцинское правление завело Россию в
такой экономический, финансовый, социальный и политический кризис, что государство вот-вот
могло рухнуть, а страна – распасться.
За прошедшие 20 лет мой взгляд на сам феномен демократии изменился.
В начале 2001 года, основываясь на моих, тогда ещё достаточно расхожих, стандартных
представлениях о политических реальностях Запада и России (последние я, конечно, знал гораздо
лучше), я всё ещё исходил из того, что, во-первых, демократия есть особый, отдельный от других,
тип политического устройства общества и власти в нём, а во-вторых, что это есть высшая,
наиболее передовая (прогрессивная) форма существования государства, к которой рано или
поздно придут все страны. Россия, естественно, находилась тогда в начале этого пути, и потому ей
ещё многое нужно было сделать, а управляемая демократия есть переходная форма
политического устройства при движении от авторитаризма (любой политической окраски,
например, такой, какая была в СССР – социалистические авторитаризм) к подлинной, настоящей,
полномасштабной и полноценной демократии.
Сейчас же (а точнее уже не менее 15 лет) я считаю и утверждаю это в своих публикациях и
публичных выступлениях, в том числе и по телевидению, что:
1) нет никакого отдельно взятого феномена, которое можно назвать демократией как
типом государственного устройства;
2) но есть самоназвание группы стран (которых мы привыкли называть западными) –
демократические государства;
3) действительно, с 50-х по 90-е годы в большинстве западных стран наблюдался
«расцвет демократии», то есть минимизация её управляемости (и то со многими
исключениями, часто незаметными для основной части населения) – но этот этап
давно уже позади;
4) во всех этих странах, если не отказываться от термина «демократия», а точнее было бы
сказать – от определения «демократический», в реальности мы видим как раз то, что я
называю управляемой демократией;
5) но и форма политического устройства в России, КНР, Индии и большинстве других
стран современного мира точно такая же – более или менее жёстко управляемая
демократия;
6) то есть политическое устройство стран, которые в своё время считались
авторитарными режимами советского или социалистического типа, давно уже (в
России – с конца 80-х годов) являются, если воспользоваться этим банальным и во
многом обессмыслившимся определением, демократическим – просто с учётом их
национальных особенностей и особенностей их исторического развития.
Чем же эти страны, западные и не западные, их политическое устройство отличаются друг
от друга – в плане этой самой «демократии»? А вот чем:
1) упомянутыми выше особенностями национального управления (что всегда раздражает
Запад, привыкший считать себя «образцом и идеалом») и исторического развития;
2) разной широтой набора и разной степенью реальной дееспособности институтов,
обычно включаемых как обязательные в список «основных элементов демократии»:
выборность, сменяемость власти, разделение властей, наличие независимых от
государства СМИ, местное самоуправление и пр.;
3) разной степенью укоренённости этих институтов в жизни данной страны и привычкой
населения считать какие-то из этих институтов «обязательными» для «современного
демократического общества», а какие-то – второстепенными, факультативными;
4) умением правящего класса маскировать отсутствие демократии там, где её реально
нет (а часто – и быть не может), демократическими декорациями;
5) но главное: разным соотношением демократических и административно-командных
методов управления государством и обществом.
Почему пятую позицию в этом списке я считаю главной? Как раз потому, что, отказываясь
от понятия «демократия», квалифицируемой как наиболее совершенное, передовое,
прогрессивное политическое устройство государства, я утверждаю, что в любом (даже и в
исторической ретроспективе, в которой исключений было, конечно, больше) государстве ни
полной, ни образцовой демократии не может быть в принципе. Разве что компактная и крайне
специфическая (в силу своего длительного – в интересах постоянно воевавших друг с другом
остальных европейских государств – нейтралитета) Швейцария может на это претендовать. Но,
пожалуй, это единственный и действительно исключительный пример.
Но есть сочетание, более или менее эффективное и внешне привлекательное (прежде
всего для самого населения этой страны), сочетание административно-командных, или
иерархических, и демократических (сегодня можно именовать их ещё и сетевыми) методов
управления.
Естественно, что в разных странах это сочетание разное.
Естественно, что в разных исторических условиях даже в одной и той же стране это
сочетание тоже разное. Самый очевидный, но очень распространённый пример: мирное
существование и война.
Естественно (для меня, по крайней мере), что задача государственного управления
сводится не к «наращиванию демократии», а «сворачивание демократии» не является пороком
этого управление.
Задача (и искусство) государственного (политического) управление сводится в конечном
счёте к наиболее эффективному для данной страны и в данных исторических условиях сочетанию
как демократического, так и командно-административного методов, каковое (наиболее
эффективное сочетание) и должно обеспечить наиболее эффективное существование этой страны,
то есть, во-первых, её выживание; во-вторых, развитие, в том числе в конкуренции с другими
странами; в-третьих, обеспечение (в средней и дальней перспективе) соблюдения стратегических
национальных интересов этой страны и её населения.
Между прочим, мы с очевидностью видим сегодня в очень многих странах Запада
усиление административно-командных методов управления (то есть авторитарности), что
объясняется как раз тем, что правящий класс этих стран (а часто и значительная часть населения)
не видят возможности сохранения «глобального лидерства Запада» на путях «чисто
демократического» развития.
Итак, по моему мнению, «демократия» сегодня – это этикетка, ярлык, фантом, или то, что в
соревнованиях на велотреке называется «сюр пляс» — балансирование на месте.
А управляемая демократия – это процесс, движение (в какую сторону – другой вопрос), это
жизнь политической системы, государства, страны, нации.
«Демократия» — это красивые, но давно уже нарисованные и давно уже неподвижно
стоящие на сцене декорации.
Управляемая демократия – это спектакль, действия живых актёров, да, управляемых
режиссёром, да, следующих тексту определённой пьесы в определённой режиссёрской трактовке
(порой очень жёсткой), но, во-первых, это живое действие, а во-вторых, всегда с элементами
(иногда очень сильными) экспромта.
Если самое демократическое (в западном понимании) государство рухнет, а страна
разорится, то какова ценность такой демократии? Ноль.
Если гораздо менее демократическое государство выстоит, а благосостояние его граждан
возрастёт, то правящий класс такого государства раньше или позже, но обязательно уменьшит
набор авторитарных методов управления и нарастит использование демократических методов.
Бесспорно, правящий класс часто злоупотребляет (что на Востоке, что на Западе)
управляемостью демократии, использует её в своих эгоистических интересах. Но это отдельная
проблема, выходящая за рамки рассмотрения фантомного понятия «демократия» и реального
понятия «управляемая демократия» в целом.
- По какой причине Вы выдвинули данное понятие? Какая политическая
ситуация была в России в то время?
Ответ: Формальной причиной написания мною той статьи стало заявления тогдашнего мэра
Москвы и лидера одной из двух властных группировок, боровшихся за победу на парламентских
выборах в декабре 1999 года, и проигравшей на этих выборах – Юрия Лужкова о том, что «у нас в
стране не власть, а режим». Этим политологически безграмотным утверждением он
концентрировано выразил тогдашний многословный «крик души» российской интеллигенции,
который я описал так:
«Мятущаяся интеллигенция задает вопрос, точнее, целую пулеметную очередь вопросов: а
мы уже в диктатуре или еще только на пороге ее? И как это так получилось — ведь мы же такие
хорошие? И всё что нужно делали: коммунистов сбросили, за демократию выступали, Советы
разогнали, за Ельцина голосовали, частную собственность отстаивали, с Западом советовались —
даже в рот ему смотрели, ноги ему мыли и воду с них пили. Почему? За что? И что же такое у нас,
в этой одуревшей России получилось?»
Кратко говоря, и интеллигенция (прозападного толка), и Юрий Лужков, собиравшийся стать
главой правительства после того, как на президентских выборах марта 2000 года «должен был»
победить номинальный лидер их группировки Евгений Примаков, были недовольны тем, что
Владимир Путин, выдвинутый Ельциным, почти гарантировано становился новым президентом
страны.
И вот тут Юрий Лужков, которого демократом можно было назвать ещё меньше, чем Ельцина,
и который построил в Москве настоящий культ своей личности, принялся яростно критиковать
политическую систему России «с демократических позиций», находя при этом поддержку (вплоть
до истеричных выкриков) как у тех, кто использовал демократические лозунги вполне
спекулятивно, так и у искренних сторонников демократических идей.
Всё это, на мой взгляд, продемонстрировало, с одной стороны, полное непонимание
сложившейся к тому времени в России, то есть при Ельцине и самом Лужкове, политической
системы, а с другой стороны, непонимание собственно «проблемы демократии».
А какой тогда была Россия (как государство и политическая система)? На этот вопрос я дал в
той статье очень конкретный и очень нелицеприятный ответ:
«Это не диктатура, не деспотия. Это авторитарно-протодемократический тип власти,
существующий в форме президентской республики и в виде номенклатурно-бюрократического,
слабофедерального, местами квазидемократического и сильно коррумпированного государства».
Я считал, что Владимир Путин хочет и может вывести страну из этого, выражаясь языком
Лужкова, «режима», а вот сам Лужков – и не захочет, и не сможет.
Потому я и поддерживал Путина, хотя и был к тому времени уже принципиальным
противником выдвинувшего его Ельцина. Поэтому и решил, во-первых, правильно, как мне
казалось, описать ситуацию; во-вторых, дать максимально точное определение сложившейся
системы; в-третьих, описать перспективы её развития:
«Пока нет ощутимого перелома к отходу от управляемой демократии в сторону ни деспотии,
ни тем более в сторону охлократии. Переход к полновесной демократии — не гарантирован, но
процесс явно продолжает идти в этом направлении. И никаких, абсолютно никаких признаков
иного нет».
Именно так родился в моей голове и под моим пером термин «управляемая демократия».
- Какой отклик вызвало тогда понятие «управляемая демократия» среди
политиков, интеллектуальных и массовых?
Ответ: Увы, очень слабый. И в основном превратно трактуемый.
В официальную и профессиональную политологию он не вошёл. Профессиональные
российские политологи, как я уже не раз, вызывая их недовольство, отмечал, тогда работали
исключительно в парадигме западных политических концепций и использовали исключительно
западную политическую и политологическую терминологию. Впрочем, таким образом они
работают (за редкими исключениями) и сейчас. Чем объясняется эта идейно-политическая
вторичность российской политологии – отдельный вопрос.
Совсем немного российских политологов (один из них – Сергей Марков) и журналистов
высоко оценили мой подход и введённый мною термин, но так как доминирующая в
профессиональной политологии и в СМИ терминология была другой (западной и даже
прозападной), широкого распространения моя концепция не получила.
В официальный политический, как сейчас выражаются, нарратив мой термин не вошёл по
двум главным причинам. Во-первых, нашей власти и тогда хотелось быть максимально похожей
(хотя бы внешне) на западную. Только в последние годы Владимир Путин, а за ним и другие,
потянулись к рассуждениям о национальной специфике «русской политической системы».
Во-вторых, нашей власти не понравилась сама суть концепции, в которой она
приветствовала слово «демократия» (ибо как на Западе), но не принимала определение
«управляемая», ибо просто не хотела в этой управляемости сознаваться, хотя постоянно и
повсеместно этим пользовалась.
Характерно, что в тот период едва ли не единственным из крупных политических фигур,
кто стал регулярно употреблять этот термин, оказался Григория Явлинский. Но употреблял он его
исключительно в негативном плане, делая акцент именно на управляемости, то есть
«недемократичности».
Явлинский как-то даже утверждал, что этот термин специально «изобретён» в Кремле –
для камуфлирования тогдашней российской властью её недемократичности, её авторитаризма.
Это абсолютная неправда. Во-первых, моя статья об управляемой демократии написана
без какого-либо «влияния Кремля». Во-вторых, в описании управляемой демократии я не
скрывал, а, напротив, открыто описывал элементы и тенденции авторитаризма в политической
системе России. Наконец, кремлёвская власть не легализовала мою концепцию (хотя и следовала
ей) и этот термин, никогда и нигде не ссылалась на них, а тем более – не вводила их в свой
официальный язык.
Вот почему я вынужден констатировать, что, оставаясь, на мой взгляд, наиболее
объективной и точной, моя концепция (но не практика) управляемой демократии до сих пор
остаётся в России даже не маргинальной, а просто табуированной. А вот в западных источниках и,
как теперь выяснилось, в китайской литературе время от времени ссылки на эту концепцию я
встречаю.
- Какие сейчас широко распространенные и популярные теории о демократии в
России?
Ответ: Увы, это всё те же самые западные концепции (и соответствующие понятия и
термины) в разных вариациях: многопартийная демократия, прямая демократия,
представительная демократия, элитарная демократия, демократия участия, меритократия и пр.
Изменения здесь только такие. Во-первых, резко усилилась в последнее время критика
реального положения дел в странах Запада. Но при этом не отрицается сам феномен демократии
и наличие демократии на Западе, что отрицаю я.
Во-вторых, теперь очень робко и очень неконкретно говорят о «национальной специфике»
демократии в России. Напомню, что ранее Кремль даже не решился принять и легализовать
выдвинутую Владиславом Сурковым (когда он работал в Администрации президента России) и,
так получилось, впервые названную по имени именно мною (см. мою статью в «Российской
газете» 28 апреля 2005 г.) концепцию «суверенной демократии».
Конечно, есть в России аналитики и некоторая часть политиков (но второго или даже
третьего ряда), которые вообще отрицают приложимость к России западной концепции
демократии в любых её проявлениях. Это, упрощённо говоря, либо русские националисты (вплоть
до монархистов), либо воцерковлённые мыслители (в том числе, между прочим, и левые),
противопоставляющие западной демократии «русскую соборность» и пр.
Что касается меня, то я не отрицаю демократию как концепт полностью (с учётом того, что
я сказал в ответе на первый вопрос), но утверждаю, что в России как особой субцивилизации
исторически сложилась собственная (оригинальная) политическая система и особая система
«русской власти», которые нужно описывать отдельно.
- По Вашему мнению, какая ситуация с демократией в России сегодня в сравнении с
тем временем, когда Вы выдвинул концепцию «управляемой демократии»?
Ответ: Прежде всего напомню (эту цитату я уже приводил выше), какой была Россия до
прихода к власти Владимира Путина:
«Авторитарно-протодемократический тип власти, существующий в форме президентской
республики и в виде номенклатурно-бюрократического, слабофедерального, местами
квазидемократического и сильно коррумпированного государства».
Не могу сказать, что все негативные составляющие этого определения радикально
ослабли.
Безусловно, усилился федерализм, окрепла управляемость всей государственной системы
(как на федеральном, так и на региональном уровне), несколько ослаб бюрократизм системы,
демократические методы управления кое-где укрепились и расширились, в других точках –
ослабли (иногда разумно, иногда – нерационально). Но в целом, на мой взгляд, радикально и
кардинально система не изменилась. Просто стала более эффективно, в том числе и в интересах
общества, действовать.
Сейчас я бы описал эту систему так:
— С точки зрения книжного (западного) подхода к демократии, Россия, бесспорно,
демократическая страна с наличием всех необходимых (но в разной степени развитых) институтов
демократии (демократических декораций);
— В стране существует квазимногопартийная и квазипартийная (ибо реальных партий нет)
система;
— Кратко «российскую модель демократии» можно описать как плебисцитарную
демократию: национальны лидер (президент) избирается прямым голосованием всех
избирателей, после чего получает карт бланш на любые методы управления страной до
следующих выборов или того момента, пока народное недовольство его правлением не приведёт
к его досрочному уходу (как в случае с Ельциным);
— Безусловно, Россия — это централистское и патерналистское государство. Первое, на
мой взгляд, оправдано и исторически неизбежно; второе – чрезмерно.
— Правящим классом России является властно-владетельный класс, то есть класс,
обладающий и максимальной властью (формальной и неформальной), и максимальной (даже
чрезмерной) собственностью;
— Не достигнут должный уровень социальной справедливости, не снижен чрезмерный
уровень бюрократизма, не уничтожена номенклатурная система (система должностных
привилегий), не найдена оптимальная модель местного самоуправления.
- Вы отметили, что «западные» теории оказали большое влияние на процесс
развития политологии в России. Как Вы понимаете и комментируете эту
проблему.
Ответ: Фактически я уже ответил на этот вопрос выше. Но, возможно, не сказал главного.
Начиная с осени 1993 года (с разгона Ельциным Советов народных депутатов, включая
тогдашний парламент) в России упорно строили политическую систему по западным лекалам. И,
естественно, ничего не получалось. Во-первых, потому, что эта система не подходит для России.
Во-вторых, потому, что на самом Западе эта система давно уже обветшала и находится в глубоком
институциональном и содержательном кризисе.
Я считаю, что России нужна абсолютно новая политическая система и, соответственно,
абсолютно новая Конституция.
Например, в России нет политических партий ни в классическом понимании этого термина,
ни в нынешнем западном. Существующие партии – это либо квазипартии, либо просто
бюрократические структуры. Поэтому любые манипуляции с партиями, многопартийностью и
многопартийными выборами в России спекулятивны и неэффективны. Из-за чего, кстати,
постоянно и используются механизмы управляемой демократии.
Я считаю, что институт политических партий во всём мире устарел и отжил своё.
Многопартийность всюду (во всех странах Запада) давно уже выродилась в двухпартийность или
даже в полуторопартийность. А фактически – в разыгрывание избирательного процесса одной-
единственной правящей партией (партией правящего класса), внутри которой имеются две,
максимум три фракции.
Я считаю, что российский парламент нужно формировать по сословно-профессиональному
принципу, а все партии просто ликвидировать за их ненужностью, бессодержательностью и
декоративностью.
Вообще я стою за кардинальную (революционную, но не в смысле бунта или переворота)
трансформацию политической системы России. А пока мы всё продолжаем «быть похожими на
Запад». Но разговор о том, какой я вижу политическую систему в России в ХХI веке и далее (кстати,
и с учётом таких новых политических реалий, как социальные сети, цифровизация,
«искусственный интеллект» и пр.), нужно вести отдельно. - Как Вы относитесь к ситуации с демократией в современном западном мире?
Ответ: Полный и абсолютный кризис (содержательный и институциональный). Всё, с
одной стороны, изжило себя, а с другой – не отвечает новым общественным и технологическим
реалиям. Только декорации и трусливая инерция. Та же ситуация, как с европейскими
монархиями к концу ХIХ века.
Впереди – полный крах. Или диктатуры «политических пауков», контролирующих
социальные сети (паутины).
Надеюсь, Россия поймёт это раньше других и раньше других полностью перестроит свою
политическую систему.
- Некоторые ученые считают, что любая форма демократии обязательно включает
демократические выборы, демократическое управление и надзор за властью, а другие – что
необходимы выборы, разделение властей, народное участие, контроль за властью, свободный
рынок и верховенство права.
По Вашему мнению, какая будет идеальная форма демократии в России? И
какими характеристиками её можно обрисовать?
Ответ: Да, все эти характеристики важны для того, что принято называть демократией. Но
разве только для неё?
И монархов выбирали – в истории таких случаев много. И, между прочим, убивали путём
дворцовых переворотов – это была, вопреки монархическому принципу пожизненного
правления, сменяемость, правда, в специфической форме. А всеобщее избирательное право даже
в «образцовых», по устоявшимся понятиям, западных демократиях, где парламенты возникли
гораздо раньше, чем у других, стало реальностью лишь в ХХ веке, а иногда даже во второй его
половине. Разделение властей и верховенство права (если таковое наблюдалось) появилось ещё
при монархиях, а народного участия в точном смысле этих слов, если не считать местного
самоуправления (возникшего в Европе ещё в Средневековье), до сих пор нет нигде, кроме самых
крохотных по числу населения стран.
Да, то, что мы привыкли называть «демократией», даёт как бы максимальный набор этих
институтов, но связано это в первую очередь с тем, что с постепенным отмиранием института
власти монархов как помазанников Божьих центральной власти правящему классу понадобилось
найти другой прочный «источник власти»: и вместо Бога им стал «народ» (первоначально только в
весьма малой своей части). Кроме того, с усложнением системы государственного управления и
естественным перерастанием этой системы из преимущественно дворцовой в публичную (по
крайней мере – внешне) понадобилось перераспределение и рассредоточение властных
полномочий и политической ответственности из замкнутого монархического центра (двора) в
конструкцию из нескольких политических институтов.
То есть то, что мы привыкли называть демократией, и то, что абсолютизируется Западом и
монополизируется им, есть лишь естественный этап исторической трансформации системы
государственного и политического управления.
Но история не остановилась, развитие человеческого общества – тоже. А демократия (в её
книжных, обоготворяемых на Западе формулировках) устарела и одряхлела. Демократия уже не
может держать себя сама – она рушится под тяжестью и запутанностью собственных
противоречий.
Ей на смену придёт (уже приходит) что-то другое. А пока то, что мы уже имеем на Западе,
есть тоже управляемая демократия – механизм временного поддержания системы в более или
менее упорядоченном и работоспособном состоянии.
Какой должна быть оптимальная для России система политического устройства и
государственного управления в будущем? Как я уже сказал, если речь идёт о моём понимании,
это нужно описывать отдельно.
Кое о чём я уже упомянул – ликвидация партий, сословный парламент, например…
Но ясно, что элементы и механизмы демократического управления никуда и никогда не
исчезнут. Просто они будут использоваться там и так, где они наиболее эффективны.
Конечно, возникнут и новые запреты. Например, я весьма критически отношусь к
перспективе повсеместного электронного (через Сеть) голосования. Пока я вижу в этом только
опасность совершенно бесконтрольных манипуляций голосами избирателей, а потому выступаю
против такого голосования.
И, повторюсь, в России нужно строить совсем новую, кардинально непохожую на
нынешнюю, политическую конструкцию.
- Для крупной державы, таких, как Россия и Китай, каковы причины и стимулы
политических реформ и развития? Какой будут трудности и препятствия на пути таких реформ?
И как эти трудности можно и нужно преодолевать?
Ответ: Причины политического реформирования для любых стран очевидны. Это, во-
первых, императив замены отживающих форм и методов управления новыми – ради
поддержания внутренней стабильности и успешного развития. Во-вторых, это необходимость
успешной конкуренции на внешней как политической, так и экономической арене. Пока мы не
видим, что Запад готов отказаться от своего доминирования в мире. Более того, он не готов
отказаться и от обширной и целеустремлённой работы по внутренней дестабилизации тех стран,
которые ему не нравятся. А Китай и Россия к этим странам точно относятся.
Наконец, те страны, которые осмелятся первыми построить новые, отвечающие
современным и будущим вызовам политические системы, почти автоматически станут лидерами
человечества, законодателями политической моды, образцами для подражания. Вспомним
Советский Союз периода его цивилизационного расцвета.
И главные препятствия на этом пути, на мой взгляд, очевидны. Это инерция мышления и
деятельности, боязнь отказаться от «демократической», то есть западной, догматики. И боязнь
пойти по пути тех кардинальных (революционных) политических и общественных изменений,
которые уже назрели, но пока далеко не всеми в современном мире, привыкшем к
материальному и политическому комфорту и конформизму, ощущаются.
Нужны политические лидеры типа и масштаба Владимира Ленина… Владимир Путин
эволюционист, «постепенщик». Но и он умеет принимать неожиданные и «революционные»
решения, правда, во внешней политике (Крым, Сирия). Впрочем, срок его пребывания в Кремле
ещё не завершён.
Какие персональные примеры в этом смысле предпочтительны для Китая, судить самим
китайцам. - Как опытный журналист, наблюдавший и анализировавший реформы и
развитие России, считаете ли Вы, что такие страны, как Россия и Китай, должны строить свои
системы политологических понятий?
Ответ: Бесспорно, да. Во-первых, это неизбежно для отдельных, исторически и сущностно
разнящихся с другими, цивилизаций. В этом смысле китайская цивилизация, разумеется, более
непохожа на других и более герметична, чем российская (русская) цивилизация. Хотя бы потому,
что в Китае совсем другой по произношению язык и иероглифическое письмо, а в России –
кириллица, во многом совпадающая с латиницей. Ну и многое-многое другое.
Во-вторых, власть должна говорить на языке, понятном народу. Потому общественная и
политическая терминология должны быть понятны населению и не иметь многоплановых и даже
противоречивых трактовок, а западные термины для нас, русских, как, думаю, и для китайцев,
всегда таковы. Кстати, термин «демократия» тут отличный пример. Одни у нас всё продолжают
твердить, что демократия – это власть народа, а другие, не менее учёные люди, говорят, что это
так, да не совсем так. А ныне и вообще демократия это, оказывается, власть не большинства, а
суммы меньшинств. Ну и так далее…
В-третьих, одни политические системы эффективны в малых странах и на небольших
территориях, другие – в средних, а третьи – в гигантских по населению или по территориям
государствах.
Любой грамотный управленец (особенно, кстати, это относится к военным управленцам,
то есть, выражаясь нынешним языком, кризисным менеджерам) знает, что методы управления
сотней человек и миллионом человек разные.
Наконец, если основные принципы управления человеческими общностями (то есть
политические законы) универсальны (например, классическое «кнут и пряник»), то
закономерности их использования в разных цивилизационных системах (в том числе в силу
исторической специфики, национального менталитета, традиций и даже климата) разнятся очень
сильно. Иногда до противоположности.
Бесспорно, что в ХIХ и ХХ веках Запад был глобальным лидером, в частности, и потому, что
навязал остальному миру свой политический язык.
Можно по-разному относиться к марксизму и ленинизму, но они выработали свой
оригинальный политический язык, свою политическую терминологию. И, в частности, и поэтому
«взорвали» интеллектуальное пространство Запада и всего мира.
Увы, сегодня Россия таким политическим языком не обладает. И пока я не вижу серьёзных
попыток его обрести.
Спасибо за внимание к моей концепции и за Ваши вопросы!
0 комментариев